ШЕСТИДЕСЯТНИКИ

СИТНИКОВ Василий Яковлевич (1915–1987) Глезер и Люба (Портрет Александра Глезера и Любови Брукс). 1982. Холст, масло. 61 × 122,5

Василий Яковлевич Ситников — легенда неофициального искусства эпохи оттепели. Его прозвище Вася-Фонарщик связано с тем, что он работал на проекторе для показа диапозитивов в Суриковском институте. Виртуозный художник, который был способен нарисовать картину веником или половой щеткой, был на самом деле самоучкой или самородком (кому как угодно). Прекрасно рисовал и держал целую «академию» своих учеников. Кстати, одним из учеников Ситникова был Владимир Титов, рисунок которого тоже будет на нашем аукционе.

Кто же изображен на портрете Ситникова? Правильно. Один из главных голосов неофициального искусства и послов андеграунда за рубежом. Романтик андеграунда Александр Глезер. Именно благодаря Глезеру состоялась выставка в клубе «Дружба» на Шоссе Энтузиастов, тут же закрытая чекистами. Он же был в числе организаторов Бульдозерной выставки. Инженер режимного предприятия — казалось бы, чего ему не жилось спокойно? Юлил, хитрил, обманывал цензоров, пробивал билеты, взламывал систему запретов. Позже именно Глезер провел многие выставки «русского искусства в изгнании», благодаря которым западная публика смогла увидеть Зверева, Рабина, Беленка и других художников. Глезер был истинным энтузиастом. Иногда даже слишком. В частности, ему ставят в упрек, что он героизировал биографии художников. Например, Немухину пришлось часто опровергать, что его выгоняли из институтов за политику. На самом деле такого факта не было — это придумал Глезер. Изображенная рядом с Глезером Люба — это Любовь Брукс, ответственный секретарь альманаха «Третья Волна», издаваемого Глезером в Париже в 1980-х.

БЕЛЕНОК Петр Иванович (1938–1991) Внезапно. 1984. Плотная глянцевая бумага, тушь, коллаж, авторская техника. 63 × 90

Еще один, казалось бы, хорошо устроенный в СССР человек, которому «не жилось». Разменял сытую жизнь в провинции на московскую подвальную нищету и творческую свободу. Работа «Внезапно» — классический пример панического реализма. Тут есть все: и напряжение, висящее в воздухе, и фобии, и несуразная фигура, и довлатовское «ад — это мы сами».

ЗВЕРЕВ Анатолий Тимофеевич (1931–1986) Совы. 1962. Бумага, гуашь. 60 × 84

Ценнейший период. 1962 год. Эта гуашь была в коллекции французского дирижера и композитора Игоря Маркевича, который работал с Дягилевым, Сержем Лифарем, был героем Сопротивления и другом Советского Союза. Именно Маркевич рассказал и показал работы Зверева на Западе. По легенде, чтобы устроить выставку Зверева в Париже в 1965 году, он запер художника в московском «Метрополе», чтобы тот «не отвлекался». «Совы» — образцовый Зверев музейного уровня, с экспертизой, да еще и в прекрасном оформлении.

БОРДАЧЁВ Сергей Михайлович (1948) Абстрактная композиция. 1977. Картон, авторская техника. 73 × 70

Помните мы в учебных роликах рассказывали, что есть работы для эмоциональных покупок, есть инвестиционные, а есть коллекционные-знаточеские? Так вот перед нами как раз вещь знаточеская. Внешних данных для эмоциональной покупки (это когда «прикольно, симпатично — вот и купил») у нее нет. Симпатичной ее не назовешь. Гостиную такой не украсишь. Для инвестиционных целей она тоже не подходит — для этого нужен формат, адресованный широкому кругу покупателей. А вот для искушенных коллекционеров, у которых все уже имеется, тут есть к чему присмотреться. Сергей Бордачёв. 1977 год. Три года после Бульдозерной выставки, в которой он участвовал.

Сергей Бордачёв — самоучка. По образованию он автослесарь. Но искусство победило. Есть свидетельства, что стать художником его надоумил его друг Анатолий Зверев. До появления Горкома графиков на Малой Грузинской Бордачёв выставлялся только на квартирных выставках (у Сычёва и др.). А после 1977 года его домом стал Горком — оазис неофициального искусства. Там Бордачёв выставлялся со Зверевым, Казариным, другими художниками группы 21. Занимался живописью, графикой и скульптурными рельефами. И занимается до сих пор. Художник жив и здоров, работает. По-прежнему тяготеет к биоморфной абстракции. А наша картина 1977 года — это не просто биоморфный, а антропоморфный Бордачёв. Наскальные росписи советской пещеры.

БЕЛЮТИНСКАЯ СТУДИЯ

БЕЛЮТИН Элий Михайлович (1925–2011) Фигура. 1970. Холст, масло. 130 × 80

«Белютинская студия». Именно под таким названием в справочник «Другое искусство» вошло художественное объединение, точнее культурный феномен, возникший под руководством Элия Михайловича Белютина в середине 1950-х годов. Белютин имел смелость предложить творческий метод, совершенно отличный от соцреализма. Под эгидой курсов повышения квалификации он создавал условия для творческого акта освобождения, полета. Придумал теорию всеобщей контактности — суть психологическую технику примирения человека с окружающим миром. К Белютину потянулись люди, единомышленники. Сначала на базе Полиграфического института, где он преподавал. Потом сформировался круг из десятков людей, начались регулярные выставки, творческие поездки на пароходах и так далее. А группа Белютина стала называться студией «Новая реальность». Состав участников менялся. Самостоятельные люди не могли долго уживаться вместе с авторитарным лидером. В тени Белютина вырасти было тяжело. Но некоторые художники, которых мы сегодня хорошо знаем, когда-то были студийцами Белютина. Например, Борис Жутовский, Владислав Зубарев, Игорь Снегур. Жутовский и Снегур участвовали в знаменитой Таганской выставке студии. А оттуда попали в Манеж-62, где абстракционистов разгромил Хрущев. Ученицей Белютина в Полиграфическом институте была Натта Конышева. Это только те имена, которые сразу всплывают в памяти.

Сам Элий Белютин был человеком незаурядным. В Суриковский институт он поступил после фронта, комиссованный после тяжелой контузии. Его учителями были Лентулов и Кузнецов. Он унаследовал и преумножил мистическую коллекцию мирового искусства, где были Тициан, Рубенс и др. Многие говорят, что настоящие. Это богатство по-прежнему хранится в квартире, где живет его вдова Нина Молева и которую охраняют на государственном уровне. Он умел дружить. Посетителями вечеров Белютина на Русаковской были Роберт Фальк, Георгий Костаки, многие представители интеллигенции. При этом он умудрялся прекрасно ладить с властями. По крайней мере, до поры до времени. Потому что кончилось в итоге все равно травлей. Но миссию свою выполнить он успел. Благодаря Белютину многие талантливые люди в условиях жесткого соцреализма нашли в себе смелость стать теми, кем было суждено. Выбрали неблагодарный путь творческой независимости. И сам Элий Белютин не растворился в своем проекте исключительно как организатор. Он вошел в историю русского неофициального искусства как яркий самобытный абстракционист.

СНЕГУР Игорь Григорьевич (1935) Цветок и семя. 2005. Холст, масло. 100 × 100

Правильно произносится не Сне́гур, а Снегу́р — с ударением на последнем слоге. В начале творческой карьеры он тоже был студийцем Белютина. В составе студии Белютина он участвовал в выставке на Таганке, а потом в Манеже 1962 года. Но, как часто бывает с настоящими художниками, в тени учителя работать не захотел, ушел, выбрал свою колею.

В 1975 году он вместе с Немухиным, Краснопевцевым и всеми первыми именами неофициального искусства участвовал в выставке в павильоне «Пчеловодство» на ВДНХ. Народ стоял в очередях, а «Вечерняя Москва» отозвалась рецензией «Авангард мещанства». Цитата: «Большинство работ — лишь рабское повторение тех открытий или экспериментов формального порядка, которые были за последние 75–80 лет в русском и европейском искусстве».

Большую роль в жизни Снегура сыграл Горком графиков на Малой Грузинской — резервация индейцев неофициального искусства на землях победившего соцреализма. Я не знал, но, оказывается, именно Снегур был организатором горкомовской «Двадцатки» — группы «20 московских художников». Это была не специализированная, а универсальная группа, в нее входили представители разных течений — и сюрреалисты и абстракционисты, во всем многообразии спектра. «Двадцатка» провела 11 выставок. В разные годы в составе «двадцатки» выставлялись Евгений Измайлов, Пётр Беленок, Константин Худяков, Вячеслав Калинин, Сергей Симаков, Александр Харитонов, Семён Файбисович.

Публика вставала в очереди, а «Советская культура» разразилась рецензией «В расчете на эстетическое невежество». Цитата (обожаю советские рецензии): «Присматриваясь к выставкам Горкома графиков, понимаешь, что главное здесь составляют эстетизация пошлости, антихудожественный ширпотреб, обращенный к неразвитому невзыскательному вкусу. … Именно этими недугами страдают работы И. Снегура, в которых аморфность образа выступает как бы обратной стороной профессиональной беспомощности». Потрясающе! Как только язык поворачивался?! Но история расставляет все по своим местам. Советская власть канула в Лету вместе со многими мастерами соцреализма. А неофициальное искусство осталось. И Сидур, и Беленок, и Калинин с Харитоновым — во всем великолепии «аморфного образа» и «профессиональной беспомощности».

ЗУБАРЕВ Владислав Константинович (1937–2013) Этика человеческих отношений. 1998. Холст, масло. 146 × 100

Владислав Зубарев тоже начинал в студии «Новая реальность» у Белютина. Потом ушел. В 1980-х основал собственную студию «Темпоральная реальность». Как следует из названия, основой его концепции стала философия времени. Время искаженное и возмущенное. Соотношения мгновения и вечности. Художника интересуют разные временные конструкции, эксперименты, вопросы познания.

Наша исполинская полутораметровая работа 1998 года — это часть полиптиха «Непроизвольная этика», состоящего когда-то из восьми таких картин. Снова любимая зубаревская философия: этика как дисциплина, исследующая мораль и нравственность. И, возможно, наша часть — самая важная и самая сложная в разбитом полиптихе. Ибо называется она: «Этика человеческих отношений». Концептуальная, заряженная вещь. Именно тот Зубарев, которого мы любим и ценим.