Метровая картина «Чудо Георгия о змии» — живопись особо ценного периода в творчестве Зверева. В ней фигуративная основа виртуозно сочетается с супрематической геометрией. Картина безусловно музейного значения и уж точно претендует на то, чтобы стать центральной вещью в серьезном собрании шестидесятников.

Друзья называли Харитонова «проповедником добра». Нечастое амплуа для бурлящих семидесятых. Для художника характерна сложная, тонкая, ювелирная манера письма. Неслучайно картины Харитонова редко появляются в продаже, а на аукционах и подавно. Сегодня Александр Харитонов входит в десятку самых дорогих художников неофициального искусства.

Издалека эта работа выглядит как народная икона в расписном киоте. В определенном смысле автор так и задумывал. Но на самом деле это холст под стеклом, обрамленный в авторский деревянный «наличник», который тоже расписан и является частью композиции. Картина называется «Голубая женщина. В космос к любви и беременности». Над смыслами сильно гадать не придется. Леонид Пурыгин оставил текст в нижней части киота.

Лаконичный язык супрематизма и диалог с Малевичем — это фирменный творческий рецепт от одного из главных представителей второго авангарда. И уже с парижским шиком. С конца 1980‑х Штейнберг работал во Франции и сотрудничал со знаменитой галереей Клода Бернара. Наша работа, к слову, тоже оттуда. Композиция 2000 года участвовала в нескольких персональных выставках и опубликована в двух каталогах.

Картины Вячеслава Калинина часто автобиографичны. Это истории из детства и юности, воспоминания о приключениях в переулках Замоскворечья. Часто их герои — завсегдатаи пивных, разбитные подружки да друзья-художники. Сюжет картины «Приготовление к свадьбе», очевидно, тоже одно из таких воспоминаний послевоенной молодости, когда еще сохранялась традиция отмечать торжества всем двором.

Перед нами важная концептуальная музейного класса работа шестидесятника Владимира Янкилевского, представителя эпического экспрессионизма. Сразу обратите внимание, что по технике и материалам перед нами строго холст-масло. Это довольно большая редкость для этого периода. В девяностые Янкилевский чаще создавал сложные композиции с экспериментальными сочетаниями картона, бумаги, коллажа, пастели. А в этот раз программная авангардная тема решена классическими техническими средствами.

Перед нами метафорическая история советского искусства от нонконформиста Боруха Штейнберга. Схема — генеалогическое древо — допускает трактовки. В нем три прародителя, три поворота, три истока. Первый — реалистическая школа, символом которой является фигуративный пейзаж. Второй — неискренняя притворная составляющая, символом которой стала китчевая фотография, из тех, что продавали на толкучках. И, наконец, провозвестник нового — супрематизм, русский авангард, из «шинели» которого вышло послевоенное советское неофициальное искусство.

Для Яковлева цветы были исповедальной темой. Его цветы — это скорее портреты людей в образе растений. Цветы у Яковлева бывают грустными и меланхоличными, бывают агрессивными, иногда выступают группами, но чаще бывают одинокими. Сегодня перед нами самый что ни на есть классический сюжет: одинокий белый цветок на большом поле. Одна из тех работ, что в одиночку способны закрыть большую тему в частном собрании.

Перед нами образцовый коллекционный Целков. Музейный размер — больше метра — это раз. Романтический, мягкий сюжет — это два. Здесь нет ни колюще-режущих предметов, ни каких‑то нескромных поз. Такой Целков —картина мечты для любого устроителя выставок. Все ласково: стол, груши, внимательный персонаж. И провенанс идеальный — из семьи.

Перед нами не просто топ‑лот, а шедевр национального значения. Вот прямо так. «Обнаженная» — не просто сказочной красоты вещь, но еще и большая редкость. По воспоминаниям Галины Рафаиловны Азарх, ученицы и библиографа Владимира Вейсберга, художник лишь дважды писал стоящих обнаженных. То есть перед нами одна из всего двух в принципе существующих живописных работ с такой композицией.