Игра безнатурных структур в пространстве. Биоморфный космизм. Художник стопроцентной узнаваемости. Яркий, выразительный, новаторский. Кто видит в первый раз, ни за что не догадается, что эти яркие космические пятна — сублимированные впечатления от вспышек взрывов, которые художник видел на войне. Сегодня Николай Вечтомов — один из самых востребованных художников среди коллекционеров, а его работы регулярно становятся хитами аукционов.

Постоянные зрители нашего канала знают, что «могильные» сюжеты Свешникова — это сложный спор с судьбой, форма жанра «ванитас» — размышления о смыслах, предназначении и бренности жизни. Он знал, о чем говорил, потому что не раз находился на грани жизни и смерти.

Андрей Гросицкий был художником орбиты неофициального искусства. Его называли «поэтом вещей». Для Гросицкого была важна не только эстетика, но и дух предмета. Областью его исследований всю жизнь оставалась метафизика предметного мира. Лопаты, мясорубки, ржавые щеколды он превращал в полуабстрактные портреты вещей потрясающей красоты и глубины. Гросицкому посчастливилось дожить до признания. В наши дни его безусловно можно назвать любимцем коллекционеров.

То, что многие считают у Свешникова кафкианской романтикой, — на самом деле сублимация сложных и травматичных воспоминаний юности. В 19 лет арестовали по сфабрикованному делу о подготовке покушения на Сталина, отправили в лагеря почти на верную смерть. Свешников быстро лишился здоровья, дошел до грани безумия от голода и болезней. Но чудом выжил благодаря помощи друзей, а занятия рисованием помогли сохранить рассудок. Работы 1980-х годов многие знатоки считают вершиной в творчестве Свешникова. Его фантасмагории становятся все сложнее в сюжетном плане, а живопись выходит на высочайшую трудоемкую степень проработки.

Считается, что Сокольники — это колыбель и «вотчина» Зверева. Туда он одно время ходил на занятия местной художественной студии. Там его заметила сестра актера и балетмейстера Александра Румнева, который на несколько лет стал наставником и покровителем Зверева. Именно на росписи павильонов в Сокольниках виртуозное владение кистью Зверева заметили разбирающиеся люди. Оттуда начался его путь к славе.

Александра Харитонова метко прозвали «проповедником добра». Не без намека на увлечение религиозными сюжетами. Так и есть. Не только в нарративе, но и на уровне эстетики Харитонов опирался на религиозные стили, особенно на византийскую мозаику. Он также вдохновлялся вышивкой бисером на церковных облачениях. Так что его «пуантилизм» — это не дивизионизм Поля Синьяка, а мозаика, бисер и жемчуг в технике живописи.

Владимир Яковлев — не самый дорогой художник в обойме шестидесятников. Есть гораздо дороже. Но это феномен. «Инопланетянин в человеческом образе», — как сказал его друг, художник Валентин Воробьёв. То, что с ним произошло, — это торжество высшего предназначения. Ничто ведь не предвещало. С детства болели глаза. Школу не закончил. Пристроили ретушером в издательство «Искусство». Но тут грянула оттепель. 1957 год. Фестиваль. Походы на выставки с Василием Ситниковым. И внезапный эмоциональный прорыв: «Хочу быть художником!»

Евгений Рухин — легенда нонкоформизма. Он из тех неудобных и смелых «буйных», которых власти шибко не любили. Они предпочитали, чтобы их боялись и не высовывались. А Рухин требовал, отстаивал, не соглашался. И не боялся. Он боролся за право свободно работать, развил бурную неофициальную деятельность в Ленинграде, стал настоящей костью в горле у властей. Именно поэтому его гибель в пожаре в мастерской в 1976 году многие до сих пор отказываются считать несчастным случаем.

Картины Шульженко на практике обладают феноменальным эффектом — они полностью завладевают вниманием любого зрителя, даже не из числа его поклонников. Посетитель может войти в комнату, где висят десять шедевров, но через минуту главный спор зайдет именно о работе Шульженко. Так происходит и в этот раз. Перед нами — «Три Наполеона». Картина-притча. Три возраста мужчины. Три этапа судьбы тирана.

Маленький Бурлюк невероятной красоты! Розы на фоне моря. Это американский период, скорее всего, конец 1940-х годов. Бурлюк успешен, наслаждается размеренной жизнью, строит дом на Лонг-Айленде с собственной галереей. Его хвалят американские критики. Его работы покупают. Все хорошо, и работа передает это настроение.