Аукцион ArtSale.info »

Перед нами метафорическая история советского искусства от нонконформиста Боруха Штейнберга. Схема — генеалогическое древо — допускает трактовки. В нем три прародителя, три поворота, три истока. Первый — реалистическая школа, символом которой является фигуративный пейзаж. Второй — неискренняя притворная составляющая, символом которой стала китчевая фотография, из тех, что продавали на толкучках. И, наконец, провозвестник нового — супрематизм, русский авангард, из «шинели» которого вышло послевоенное советское неофициальное искусство.

Для Яковлева цветы были исповедальной темой. Его цветы — это скорее портреты людей в образе растений. Цветы у Яковлева бывают грустными и меланхоличными, бывают агрессивными, иногда выступают группами, но чаще бывают одинокими. Сегодня перед нами самый что ни на есть классический сюжет: одинокий белый цветок на большом поле. Одна из тех работ, что в одиночку способны закрыть большую тему в частном собрании.

Перед нами образцовый коллекционный Целков. Музейный размер — больше метра — это раз. Романтический, мягкий сюжет — это два. Здесь нет ни колюще-режущих предметов, ни каких‑то нескромных поз. Такой Целков —картина мечты для любого устроителя выставок. Все ласково: стол, груши, внимательный персонаж. И провенанс идеальный — из семьи.

Перед нами не просто топ‑лот, а шедевр национального значения. Вот прямо так. «Обнаженная» — не просто сказочной красоты вещь, но еще и большая редкость. По воспоминаниям Галины Рафаиловны Азарх, ученицы и библиографа Владимира Вейсберга, художник лишь дважды писал стоящих обнаженных. То есть перед нами одна из всего двух в принципе существующих живописных работ с такой композицией.

Искусствоведы относят 1991 год к периоду «психоделического колорита» и «трансцендентного свечения». А мы по‑простому называем его «сине-зеленым». В последние пятнадцать лет своего творчества Свешников применяет особую мозаичную сетчатую технику письма. Его сюжеты собираются словно из роя ячеек, заполненных оттенками синего и зеленого. Издалека это напоминает дивизионизм, легко спутать. Но, если приглядеться, то это лишь иллюзия.

Перед нами романтический период в творчестве Харитонова — особо ценный! Пройдет несколько лет, и его пейзажи заселят ангелы, богомольцы, странники. А пока мир Харитонова — это галантные дамы, пажи, средневековые замки, сказочные сцены.

Во‑первых, шестидесятые годы. Во‑вторых, холст, а не картон. В‑третьих, есть история музейных выставок и публикации в каталогах. Впрочем, так начинать не совсем правильно. В первую очередь, перед нами все‑таки исключительной красоты вещь, да еще и в довольно редкой для Вулоха синей гамме. Идеальный коллекционный вариант.

«Русский Моранди» Вейсберг о своем месте в искусстве отвечал так: «Общего у меня с современниками — только стена». Он был членом МОСХа, дружил и выставлялся с шестидесятниками, но при этом оставался внутренним затворником. Да и не только внутренним. Его святая святых была комната в коммуналке на Арбате со стенами, выкрашенными в белый цвет. Там он изобретал свое «белое на белом», работал до душевного и физического изнеможения.

Перед нами работа с богатой выставочной историей, опубликованная в монографии Маневич и с резонансной музейной выставкой в анамнезе. «Композиция с птицей» — классический сюжет Штейнберга, изящный симбиоз фигуративного элемента, положенного на супрематическую основу. Много лет эта картина была в известном собрании Иосифа Бадалова и в 2009 году выставлялась в Московском музее современного искусства на выставке «Традиция нонконформизма».

Сложная, кропотливая работа Харитонова словно соткана из тысяч «вулканических» островков краски. Автор — художник Лианозовской группы, в некотором смысле единомышленник Немухина и Вечтомова. Сегодня он — один из самых дорогих и востребованных художников первого ряда. В семидесятые годы Харитонов глубоко погрузился в религиозную метафоричность. Героями его произведений все чаще становились богомольцы, странники, ангелы и святые. Неслучайно коллеги по цеху стали называть Харитонова «проповедником добра».